Мы часто не осознаем, как сильно наша работа может сказаться на жизни пострадавших и даже повлиять на их выздоровление.

CRSV ассоциируется с высоким уровнем психологических и физических травм. Последствия сексуальной травмы обычно приносят с собой сильное чувство разобщенности, когда люди чувствуют себя отделенными от самих себя – тех, которым они были до того, как все это произошло, – и от других. В результате того, что CRSV может привести к разрыву связей с окружающими, пострадавшие могут оказаться в изоляции и лишиться возможности получить поддержку.

С другой стороны, выздоровление в значительной степени похоже на обратную ситуацию. Оно происходит через восстановление связей, когда люди верят, что другие снова могут заботиться о них и уважать их, как и раньше.

В наши обязанности как работников СМИ не входит исцеление людей, и было бы неразумно и самонадеянно предполагать, что наша работа напрямую поддержит пострадавших; но мы должны заботиться о том, чтобы не усугублять это чувство разъединения. Jina Moore, американская журналистка, работающая в Восточной Африке, говорит об этом так:

«Мы должны убедиться, что в истории, которую мы опубликуем – через несколько дней, через несколько месяцев, через год после произошедшего – нет ничего, что могло бы удивить, смутить, пристыдить или подвергнуть опасности… Мы выверяем детали травмирующей истории вместе с пострадавшими, чтобы убедиться, что они понимают: о них вскоре узнает весь мир»[a].

Ключевую роль здесь играют и те посылы, которые мы передаем аудитории. Повсеместно обсуждение сексуальной травмы сопровождается мифами, стигмой и вредными стереотипами. Мы можем либо укрепить, либо развенчать их: журналисты и документалисты не являются здесь нейтральными сторонними наблюдателями.

Вот почему крайне важно иметь более полное представление о политическом, экономическом и культурном контексте конфликта.

Опасность заблудиться в поворотах истории

CRSV проявляется в различных формах, но больше всего поражает в этом преступлении его абсолютная жестокость. Как документалист или журналист, работающий над этой темой, вы вполне можете испытывать сильное и вполне понятное желание шокировать аудиторию худшим из того, что узнали, — в надежде, что это их разбудит.

Но опасность заключается в том, что это может привести к обратному результату. Слишком большое внимание к ужасам и деталям сексуального насилия может заставить аудиторию отключиться, что может уменьшить сочувствие к людям, пострадавшим от CRSV. Если вы не предоставите достаточно содержательной информации, аудитория не поймет природы этих преступлений и того, что за ними стоит.

От Stephanie Kariuki, работающей над подкастом для Vice, где обсуждалось сексуальное насилие в Египте и неоднозначная роль правительства в его сохранении, подобные решения требовали повышенной взвешенности:

«Было много дискуссий о том, насколько детально надо освещать эту историю. Зачем мы приводим подробности, действительно ли они необходимы? В случае с одной женщиной судмедэксперты заставили ее в обнаженном виде принимать различные позы, повторяющие сцену насилия, и неоднократно осматривали ее влагалище. Окончательная аудиозапись, которую мы использовали, была откровенно шокирующей. Но причина, по которой мы вдаемся в такие подробности, заключается в том, что осмотр, через который она прошла, символизирует то, что государство делало с женщинами на протяжении десятилетий»[b].

Действительно, эффективное освещение травмы требует понимания того, как сбалансировать ряд аспектов, которые противоречат друг другу. Например:

• Насколько это касается вреда, беспомощности и потери контроля, которые привносит в жизнь людей CRSV? Насколько это о сопротивлении и восстановлении – о том, что потребовалось и продолжает требоваться, чтобы выжить?

Какой бы мрачной и безрадостной ни казалась ситуация, в жизни пострадавших есть и положительные моменты. Отображение только ужаса и бессилия по отношению к людям не может быть ни точным, ни полезным.

• Насколько правильно объясняет ситуацию индивидуальный пример конкретного человека и насколько – более широкий политический и социальный контекст? 

Если вы не уделите достаточного внимания более широкому контексту, материал при всей его непостижимости и тревожности рискует стать просто рассказом о человеке – без реальной цели и информации для аудитории о том, что на самом деле происходит и какие могут быть варианты решений. CRSV не возникает в вакууме: тема «изнасилование на войне» не может быть понятна без объяснения, какие  силы движут конфликтом.

Однако и слишком незначительное внимание к отдельным людям и их личным обстоятельствам рискует быть истолковано как неуважение, как будто история человека была включена в публикацию только для иллюстрации конкретных статистических данных.

Как найти золотую середину? 

Каждый конкретный случай требует самостоятельного решения в плане сбалансированности подачи материала. Четкое понимание этого часто осложняется тем, что насилие может оказывать завораживающее воздействие и уводить нас туда, где все остальное кажется неважным. Угрожающая, травмирующая информация зачастую способствует упрощенному восприятию неоднозначного события: очень легко застрять на деталях или  в ограниченном взгляде на историю.

Вот краткий список вопросов, который следует учитывать при создании текста или аудиовизуального материала:

• Не зашла ли история слишком далеко в описании откровенно шокирующих подробностей физического или интимного характера?
• Есть ли в материале упоминания о теле человека, внешности, одежде и так далее, которые рискуют сексуализировать описание (и даже непреднамеренно оправдать мотивы насилия)?
• Предрекает ли материал будущую гибель человека или группы людей? Как бы мрачно ни выглядела ситуация, неточно и предвзято предполагать, что спасение невозможно. (Если вам трудно увидеть что-то, помимо мрака, постарайтесь разглядеть личности в людях, переживших насилие. Откуда они черпают мужество и поддержку?)
• Возможно, вы слишком отклоняетесь в противоположную сторону и привносите тон ложного оптимизма, искусственно рисуя более радужную картину реально безысходной ситуации? Помимо очевидной проблемы с точностью, журналистика, преувеличивающая возможности, может оттолкнуть тех, кто не узнает свои жизненные обстоятельства в описании.
• Если в материале звучат голоса двух сторон – и насильников, и пострадавших, – есть ли в трактовке произошедшего нечто ставящее во главу угла точку зрения насильников или преувеличивающее их силу? (Соблюсти правильный баланс в одном материале в этом случае может быть сложно. Разделение этих голосов по отдельным репортажам может быть наиболее простым решением);
• Не сосредоточен ли ваш рассказ на изнасиловании в отрыве от других травм, которые люди испытывают во время конфликта? Люди могли видеть, как убивают их родственников, потерять свои дома и средства к существованию. Они могут быть беженцами, которые с трудом пытаются построить новую жизнь. Все эти вещи имеют значение для людей, и пострадавшие могут не понять, почему журналисты уделяют внимание только одному аспекту их трагедии.